Памяти Л.И.

 

Мы опять куда-то летели. Неуютно и громко. Воздух в салоне был тесен от перепадов давления, гула моторов и глотательных судорог соседа в левом ряду. Кого-то он мне напоминал. Впрочем, все мы похожи на лица из прошлого. Попытки уснуть или изменить позу упирались в жесткость сидений и подлокотников. Самолетное кресло – самое тупое времяпровождение.

Но всякий полет в небеса – от Бога! Мы летели вдвоем. Она была рядом, и рука ее искала мои пальцы, нервно перебирая их. Я пожимал ее тоненькое запястье, успокаивая. Ее пальцы шевелились в моей ладони, как бабочка.

Сиденья проваливались и взлетали. Заклепки на длинном крыле подпрыгивали и разбегались за круглым стеклом. Если прижаться к нему лицом, то заклепки опять становились на место и в ряд, крыло уходило вперед, открывая ледник облаков и тень самолетика, маленькую и живую, далеко-далеко под нами.

 

Облака напоминали мне о войне. Молодые и веселые мы пели о пляжах, девушках и холодном пиве. Мы взлетали с Гуама, двенадцать часов полета. Бомбовоз перегружен боекомплектом, топливом и нами, откормленными дураками, бросавшими с неба кассеты с фугасом. Тысячу раз, наверное. Семь лет, с перерывами на отпуска, госпитали и шуточки докторов, вырезавших из меня обломки самолета, разрушенного при падении. Из этих обломков, казалось, можно было собрать фюзеляж с крыльями, может быть, забинтованный. Не люблю белый цвет, разве только на смуглых медсестрах.  Ненавижу белые облака, в них скрыта война. В детстве я любил подставлять голову каплям дождя. Теперь все изменилось. Умник из недр Пентагона догадался скрутить атмосферу в пружину, посыпав химическим реагентом, и бросить под ветер над морем. Пружина взорвалась петлей урагана, сметая и джунгли, и горы. Тонули быки, хижины и рисовые поля, всплывали заборы и шляпы, люди спасались на ветвях деревьев, похожие на муравьев. Ветви качались, как змеи, а змеи падали в воду.

Эффект был принят на вооружение, его назвали климатической бомбой, а нас стали посылать в небо на поиски ее атмосферной агрессии. Лиц людей на земле мы не видели. Лица были у облаков. Мы давали им прозвища: Лев в прыжке, Волчья пасть, Дикий мальчик, Сердитая Бэтси. Они были мишенью: мы били по небу тугими гранатами, жгли жарким напалмом и фосфором, травили кислотами, ядами и оранжевой химией. Энергия неба и воздуха начинала дышать и раскачиваться, как белье на веревке. Ветер вытягивал в длинные струи: Волк превращался во Льва, Лев – в Мальчика, Мальчик плакал и рвался бежать. Их лохматые лица взрывались, сотрясая небеса и землю. Так рождался тайфун. Тайфун несся к земле, пугая лицом с одноглазой яростью. Глаз вращался, моргал и метался по небу. Небо икало и ахало. Гром раскатывался и раскатывал облако в ужас свистящих потоков, сверкая и трескаясь молниями. Воздух тропиков вздрагивал холодом ливней. Солнца не было, будто мир утонул и ослеп. Мы тоже терялись, слепыми и обреченными. Мы тонули, бежали, летели. Развернуть самолет! Долететь до земли! Сесть на поле цветов. Рядом с морем и баром… Где тихо и сухо. Мы прыгали из самолета на поле аэродрома, не дожидаясь трапа. Вжаться жадно в траву и застыть. Мы боялись взорваться. Мы сами дрожали живыми бомбами. Нас нельзя было трогать. Док говорил, что война, как похмелье, и лечится крепким виски. Мы хотели направить тайфун на вьетконговцев, а он гнался за нами. Он гонится до сих пор. Я бегу от него. 

 

 

 

Николай Бойков

ТАЙФУН МОЕЙ ЖИЗНИ

 

Автор рассказа «Тайфун моей жизни» - гость Московского союза литераторов из Новороссийского отделения РСПЛ Николай Дмитриевич Бойков, автор нескольких книг прозы, пьес, поэтических сборников, капитан дальнего плавания, романтик и обладатель блестящего литературного пера.